Читальный зал

Светлана Портнянская: «Мне всегда хотелось быть не «в том числе», а в единственном»

Ее называют «певческой сенсацией», ей аплодируют полные залы по всему миру, а «своей» считает одновременно публика еврейская, русская и американская.
Она – выпускница эстрадного отделения государственной академии музыки имени Гнесиных, одна из лучших учениц Александры Пахмутовой, бывшая актриса московского театра «Шалом», ныне живущая в Америке и работающая кантором в синагоге. Светлана Портнянская – исполнительница песен на идише, иврите, русском и английском, участница двух международных фестивалей еврейской культуры в Биробиджане – в минувшее воскресенье дала концерт в областной филармонии. На следующий день мы встретились с певицей, чтобы поговорить о еврейских корнях и любви к национальной культуре.

– Светлана, вы – кантор. Женщина-кантор – это ведь большая редкость. Расскажите об этом.

– О, на эту тему всегда с удовольствием говорю. Я училась в теологической семинарии на канторском факультете и вот уже семнадцать лет занимаюсь этим. Америка – либеральная страна в смысле свободы вероисповедания. Если ты исповедуешь современный иудаизм – консервативный, модернистский или реформистский, то можешь быть кантором. И женщин в этой среде много, я совсем не одна. Просто в других странах относятся к этому с недоверием, в некоторых случаях я даже страдаю от этого – теряю мужскую аудиторию. Многим сложно принять тот факт, что певцом в синагоге может быть не только мужчина.

– Для вас прежде всего важна в этом деле творческая сторона или религиозная?

– Творческая. Я человек светский, единственная традиция, которой придерживаюсь – не ем свинину.

– А существуют для вас как для кантора какие-то запреты? Чего вы не можете делать?

– Запретов нет, потому что я не в ортодоксальном иудаизме, а в консервативном, прогрессивном, у нас все довольно демократично, в пределах разумного, конечно. Иногда даже в джинсах прихожу на работу. Но потом, конечно, надеваю талес, кипу.

– Вы исполняете еврейские молитвы в разной обработке со сцены. Как к этому относится публика?

– Совершенно нормально. Это должно быть просто хорошо исполнено, должно трогать человека, а я всегда стараюсь, чтобы это было именно так.

– Двадцать лет назад на конкурсе «Ступень к Парнасу» вы вышли на сцену в национальном костюме и спели песни на идише. Откуда знаете язык? На нем говорили в вашей семье?
– Нет, к сожалению. На иврите я читаю, а идиш только немножко понимаю, то есть если со мной поговорят – могу ответить на русском. Все знакомые слова – из песен, это ведь уже двадцать лет мой репертуар – естественно, понимаю, о чем пою. Для моих дедушки и бабушки, которые жили в Киеве, идиш был родным языком, но я-то выросла в Москве... А мама с папой всегда говорили только по-русски.

– Откуда же взялась идея тогда, в 1991 году, спеть еврейские песни? А потом еще и посвятить этому всю жизнь?

– После окончания Гнесинки я пришла в Москонцерт как эстрадная певица и, когда начала составлять репертуар и петь советские эстрадные песни, поняла, что ничем не выделяюсь среди других. А мне всегда хотелось быть не «в том числе», а в числе единственном. И, наверное, тогда песни на идише выбрала по спекулятивным соображениям – хотелось найти свою особенную нишу. Я только потом поняла, что это мое призвание. Меня пригласили в московский еврейский театр «Шалом» под руководством Левенбука – там был мой первый сольный еврейский концерт, и после успеха у зрителей, после полной отдачи на сцене я окончательно осознала, что это – мой путь и мое будущее.

– Вы, как правило, выступаете в городах, где есть еврейские общины?
– Да, по всему миру. Я была на всех континентах, где существуют еврейские общины, разве что до Африки до сих пор не добралась.

– Где вас лучше всего принимают?
– В Израиле. Ну и вчерашний зал в Биробиджане - это нечто невероятное. Так что теперь я могла бы сказать, что, наверное, лучше всего меня принимают в Биробиджане (смеется). Обычно проще петь, когда есть музыкальное «подкрепление», когда с тобой на сцене какой-то потрясающий пианист, как Левон Оганезов, например, он всегда поддерживает. Но вчера на концерте не было такой поддержки, а зал принимал меня так, будто она была. Это очень ценно, у вас публика совершенно потрясающая.

– Вы ведь уже дважды были в Биробиджане, увидели что-то новое в городе в этот раз? 

– Да, впервые приезжала к вам в 2005-м году, а во второй раз - в 2007-м. Трудно что-то сказать, потому что сейчас зима, а я помню город в начале осени, когда все цвело, и была прекрасная погода... Кажется, я видела уже все, кроме нынешнего «Арбата». Еще надеюсь сегодня посмотреть на Набережную, говорят, она очень красивая.

– Светлана, а что для вас должно произойти, чтобы вы поняли, что концерт состоялся?

– Концерт состоялся, если я чувствую отдачу зала, особенно - нееврейской публики. Ценно именно то, что она реагирует чутко. И у меня такое бывает в разных странах. Например, я часто выступаю с канториальной музыкой в Японии, и там очень любят еврейские мелодии. Это уникальная нация, которая впитывает все, буквально «проглатывает» музыку, японцы очень благодарные слушатели, и неважно на каком языке я пою. Это, кстати, к вопросу о том, где хорошо принимают.

– А есть у вас любимая песня на идише?

– Да, я пела ее вчера на концерте. Это «Чирибим, чирибом». Она и философская, и фольклорная, и канториальная. Очень сложная для исполнения. Такая, что я каждый раз просто улетаю вместе с ней.

– А какую песню вам сложнее всего исполнять? Не только в музыкальном, но и в эмоциональном смысле?

– Это молитвы, канториальная музыка. Особенно «Кол нидрей» в Йом-Кипур. Такое напряжение, каждый слушает, каждый думает о своем, каждый просит прощения - и тут вклиниваюсь я и понимаю, что я - посредник между Богом и людьми. Это большая ответственность, и получается, что впитываю в себя все эмоции зала так, что даже слезы порой подступают и петь совсем сложно.

– А какие праздники, кроме Йом-Кипура, вы отмечаете?

– Рош А-Шану, Хануку, Песах. Только домашних традиций, с этим связанных, у нас, к сожалению, нет, потому что каждую пятницу я в синагоге, и свечи зажигаю не дома, а именно там. Зато с русскими праздниками у меня связан один курьезный случай. Когда мы только приехали в Америку, нам сказали, что ни в коем случае нельзя ставить елку. В то время я работала в своей первой синагоге, мы были очень дружны с раввином, ходили друг к другу в гости, и однажды он позвонил за пятнадцать минут до того, как прийти ко мне домой. А на дворе – тридцатое декабря, у меня елка в доме! Кошмар, ужас, что делать, не могу же я ее прямо сейчас разобрать! Но и как объяснять – непонятно… В общем, я это огромное дерево целиком с игрушками вынесла на улицу и успела подмести иголки. Но у нас до сих пор на Новый год в доме всегда елка!

– А ваши дети как относятся к еврейским и русским праздникам?
– Они, увы, очень ассимилированы, настоящие американцы. Я иногда им говорю: «Ну как же так, у вас же мама – еврейская певица, кантор...» А они отвечают: «Да, мы плохие евреи». Но я думаю, что они еще не выросли, когда-нибудь осознают это, все с годами приходит.

– А для вас еврейская культура много значит? Чем особенно интересуетесь?

– Я очень глубоко погружена в еврейскую культуру, даже сама от себя не ожидала. Я вообще очень интересующийся человек – еврейские места, города, люди, общины, судьбы - все это меня увлекает, все пропускаю через себя. Я – носитель своей культуры. С удовольствием председательствую в жюри американского отделения конкурса «Золотая Ханукия». С удовольствием читаю Исаака Башевиса-Зингера – это мой самый любимый еврейский писатель и, конечно, Шолом-Алейхем, Эфраим Севела мне очень нравятся.

– А расскажите о вашей работе со Спилбергом над созданием фильма о Холокосте.

– Это было в 1996 году, когда он создал фонд «Шоа», который занимался записью всех оставшихся в живых после Холокоста. Спилберг организовал целые отряды добровольцев, они ездили по всему миру, отыскивали адреса людей и брали у них интервью. Это необыкновенный «живой» архив, который теперь хранится на видео и аудио. На основе видеозаписей Спилберг создал документальный фильм «Пережившие Катастрофу», поместил туда наиболее интересные рассказы, невероятные истории людей, которые пережили Освенцим, Треблинку. А я для этой картины записала несколько песен, в том числе «А идише мама».

– А другой фильм Спилберга, пожалуй, самый популярный – «Список Шиндлера» – вам нравится? И какие вы вообще любите фильмы на еврейскую тематику? 

– «Список Шиндлера» мне очень нравится. Но больше, наверное, я люблю «Пианиста» Романа Полански – это просто потрясающий фильм.

-– А «Жизнь прекрасна»?

– Он немного гротескный для меня. Я ведь потомок переживших Катастрофу, в моей семье были люди, погибшие в Бабьем Яре. Поэтому мне сложно принять такую юмористически игровую манеру в кино.

– Скажите, в Америке вы вращаетесь скорее в русском кругу или американском?

– В русском конечно, процентов на шестьдесят точно.

– А вот тот еврейский Брайтон, каким он представляется нам по рассказам Сергея Довлатова, сохранился до сих пор?
– (улыбается) Да, он и сейчас такой же. Довлатов очень точно описал этот эмигрантский круг. С тех пор ничего не поменялось. Мои сыновья, которым сейчас двадцать пять и девятнадцать лет, как ни странно, общаются с русскоязычными детьми. В Америке мы все – русские, даже если евреи. Первична страна рождения, а кто ты по вероисповеданию, не имеет значения. Иудейство ощущается только во время праздников в синагоге, на этом различия кончаются, все остальное у нас – евреев, русских и американцев – общечеловеческое.
Анна Дубинская

gazetaeao.ru